Финансирование театров: в чем проблема?
Как финансируются театры?
19 октября режиссер и худрук «Сатирикона» Константин Райкин на пресс-конференции заявил, что его театр из-за критического недостатка финансирования и высокой стоимости аренды находится на грани гибели. Уже 24 октября Райкин выступил на седьмом съезде Союза театральных деятелей России, где произнес эмоциональную речь о том, что чувствует, как усиливаются «наезды» на свободное искусство и стремительно увеличивается вмешательство государства в дела культурных институций. Это выступление народно признанного режиссера (и совсем не диссидента) вывело дискуссию о расползающейся неформальной цензуре на новый уровень, закрепив российский театр в новостях общественно-политических изданий.
Между этими двумя громкими заявлениями было одно событие, которое мало кто вспоминает. Буквально через несколько дней после пресс-конференции Райкин встретился с министром культуры Мединским. В ходе закрытой встречи, о которой стало известно только 29 октября, стороны «принесли извинения за излишнюю эмоциональность» и урегулировали «технические вопросы». То есть Минкульт в ручном режиме надбавил «Сатирикону» какую-то сумму.
История эта не имеет отношения к личностям, в ней участвовавшим: Райкин вряд ли пошел на уступки, как видно из его многочисленных интервью после инцидента. Но эта ситуация ясно показала, как работает механизм финансирования театров в России.
В мае 2017 года вступил в силу 83-й Федеральный закон. Он предусматривает финансирование театров в зависимости от эффективности их работы, которая будет определяться по единым нормативам. Этот закон настигла участь многих подобных: он просто не работает, а театры продолжают финансироваться по прежней схеме.
Что собой представляет эта прежняя схема? Театры федерального и муниципального подчинения могут получать деньги от государства тремя разными способами: через субсидии на выполнение госзадания (основной способ), получив президентский/губернаторский грант или заключив госконтракт на выполнение каких-либо работ или предоставление услуг на конкурсной основе.
Гранты и госконтракты носят случайный характер. Если выиграть конкурс на выполнение работ еще может какое-то новое лицо, ранее не появлявшееся в строках бюджета (хотя это редчайший случай), то региональные и федеральные гранты получают только руководители учреждений, имеющие уже какой-то контакт и историю отношений с органами власти. В отношении субсидий действует этот же принцип: кому раньше давали, тому даем и сейчас. Хорошие деньги получают те, кто может «хорошо попросить» — то есть обладает административным ресурсом, способным повлиять на решение.
Проблема № 1 — что такое востребованность?
Подход, при котором деньги достаются только старым знакомым, позволяет сохранить относительную стабильность в индустрии. Но главной проблемой этого механизма является отсутствие четких и прозрачных критериев, по которым раздаются субсидии. В Министерстве культуры отмечают, что объем финансирования вычисляется исходя из заработанных самим театром средств: он может заработать за счет продажи билетов и непрофильной деятельности — например, кафе на территории театра, продажа фирменной продукции. Из этой суммы делается вывод о востребованности учреждения.
В этой методике совершенно непонятно, что такое «востребованность учреждения», по какой шкале в конкретных цифрах она считается, в какой пропорции от этой «востребованности» формируется размер субсидий. Отсюда можно вывести только странное уравнение, основанное на подковерных принципах: ежегодное финансирование театра равно воле чиновника, плюс прошлогодний заработок театра, помноженный на способность директора на этого чиновника повлиять.
Чудовищная нестабильность этого принципа была наглядно продемонстрирована на примере «Гоголь-центра»: при Сергее Капкове на посту руководителя московского Депкульта театр получал солидное финансирование. Рассчитывая на эти деньги, а также на поддержку партнера театра — Альфа-банка в театре за два года (начиная с 2013 года. — прим.ред.) выпустили 24 премьеры, набрав кредитов под некоторые из них. После ухода Капкова в Департаменте культуры к современному театру резко охладели, а сотрудники администрации президента рекомендовали Альфа-банку воздержаться от помощи «Гоголь-центру». В итоге к весне 2015 года учреждение оказалось с долгом в размере 80 млн рублей и приостановило выпуск новых спектаклей.
Нужно понимать, что это проблема не директора и худрука «Гоголь-центра», а текущей системы госфинансирования, в которой не существует прозрачной системы, определяющей размер субсидий в зависимости от способа и качества работы учреждения.
Проблема № 2 — кого поддерживать?
В среднем театры вынуждены зарабатывать только 20–30% от собственного бюджета — все-таки такое существование находится в зоне комфорта. Другое дело, что распределение средств внутри системы крайне неэффективно. Государство продолжает поддерживать театры, которые живут позапрошлым веком и выпускают полторы премьеры в два сезона, которые никто не посещает. Вместо двадцати четырех можно выпустить пять спектаклей за два года — и ничего не изменится. Так поступают многие столичные театры с полупустыми залами. В финансовом плане они продолжают чувствовать себя стабильно.
Кажется, уже хрестоматийной стала история с питерским театром «Русская антреприза им. Андрея Миронова», который известен приличным критикам только тем, что каждый год неизменно получает субсидию от петербургского департамента культуры. Эта субсидия в десятки раз больше, чем у любого другого частного театра в этом городе.
В 2012 году худрук театра Рудольф Фурманов, поддержавший Владимира Путина на выборах президента, получил 15 млн рублей. В марте 2014 года он подписывает обращение деятелей культуры в поддержку политики президента по Украине и Крыму — и получает 9,5 млн рублей, тогда как остальные театры (некоторые из которых значительно превосходят «Антрепризу» с точки зрения художественных достижений) едва ли получали по 500 тыс. рублей. Важно: Фурманов руководит частным, негосударственным театром. Однако имея хорошие отношения с властями, производя абсолютно пыльную мертвечину, получает хорошую помощь от государства.
Такие театры, конечно, нельзя закрывать или вовсе отлучать от финансирования. Но это значит, необходимо менять менеджмент. Как в случае с театром Вахтангова: в 2013 году худруком пришел Римас Туминас. Захолустный театр, дирекция которого продавала билеты через собственную коммерческую фирму с гигантской комиссией и получала государственные субсидии, он превратил в кассовое и популярное место за короткий срок.
Проблема № 3 — диктат Минкульта
Даже если согласиться с тем, что денег театрам дают достаточно, остается другая проблема — тотальное отсутствие доверия директорам со стороны учредителя (федерального или региональных минкультов). В последние годы контроль за каждой копейкой превратился в почти цензурный диктат, когда власти требуют при постановке спектаклей учитывать курс страны в глубокое прошлое.
Недоверие заключается в чудовищной задокументированности работы директора театра, а также в наличии госзадания, идущего одним пакетом с субсидией. Во многих театрах Западной Европы, где формат отношений государства с культурными институциями такой же патерналистский, как у нас, — госразнарядки к субсидии не прилагается. Директор театра или худрук выбирается попечительским советом при учредителе, и именно ему доверяется выбор художественной стратегии театра. Если деятельность худрука не устраивает попечительский совет или общественность, его просто меняют — конечно, при широком публичном обсуждении.
В России руководителям театров до такой свободы далеко. Совсем недавно произошел показательный случай: директора и худруки театров по всей стране договорились выйти 28 июня в своих театрах к зрителям и сделать заявление в поддержку фигурантов дела «Седьмой студии». Утром этого дня, по словам источников, театры стали обзванивать из местных министерств и управлений культуры — чтобы сообщить директору о прекращении договора с ним. На вопрос, а можно ли продлить сотрудничество, отвечали: «Приходите, сами все узнаете. Надеемся, вы сегодня вечером ничего такого не собирались делать?»
Возможно, ситуацию мог бы исправить приток частных денег в культуру. Но их отсутствие обуславливает абсолютно комический закон о меценатстве, который не подразумевает никакого налогового послабления для благодетелей. Все, что может получить меценат по этому закону, — грамоту за общественно-полезную деятельность.
Во-вторых, не так уж и много в России частных денег, способных серьезно поддержать культуру, — крупный бизнес сосредоточен в отраслях, контролируемых государством, а значит, деньги оттуда идут на проекты государственной важности — что-нибудь вроде пермского фестиваля по метанию коровьих лепешек «Веселый коровяк».
Как же решить эти проблемы? Разговоры о театральной реформе ведутся с середины 1990-х годов. За два десятка лет предпринимались разные законодательные попытки закрепить рациональные идеи или даже сформулировать отдельный закон о театре. Однако каждый раз реформы упираются в стену, сложенную из сопротивления некоторых театральных менеджеров, которые предпочитают работать по инерции и хотеть, «чтобы все оставалось по-старому». Из невозможности вливания дополнительных средств на модернизацию отрасли. Из нежелания или неумения региональных властей исполнять поставленные задачи (обусловленные в том числе неграмотно составленными законами или подзаконными актами). Из пассивности инициаторов реформ, не способных довести дело до конца.
Так и выходит, что театры в России существуют в абсурдном положении: от государства денег лишней копейки не получишь, дисбаланс внебюджетно не восполнишь. А если покажешь нелояльность — уйдешь на пенсию. Если повезет.
